Рузский Курьер / Новости

«Рузский курьер» начинает серию публикаций, составленных из глав книги известного российского историка П.В. Мультатули «Россия в эпоху царствования Императора Николая II» под редакцией В.В. Бойко-Великого, РИЦ имени Святого Василия Великого. Москва, 2015 год.

ГЛАВА 7. Царская Гефсимания. Свержение самодержавного строя в России. Отречение Государя Императора Николая II от престола с целью передачи его брату Михаилу^[1]

То, что произошло 2/15 марта 1917 г. в Пскове, до сих пор именуется в исто­рии как отречение Николая II от престола. До сих пор историческая наука и об­щественное сознание воспринимают как аксиому, что Император Николай II добровольно, но под давлением обстоятельств, поставил свою подпись под ма­нифестом, объявлявшим, что он слагает с себя верховную власть.

Между тем русская история не знала такого факта, как отречение коронован­ного монарха от престола. Известен случай отказа от престола Наследника Цеса­ревича Великого Князя Константина Павловича, брата Императора Александра I, сделанного за несколько лет до смерти Царствующего государя. Однако акт этого отказа был собственноручно написан Константином Павловичем, после чего 16 августа 1823 г. был составлен манифест Императора Александра I о передаче права на престол Великому Князю Николаю Павловичу. Манифест этот был за­секречен и помещен на хранение в Успенский собор Московского Кремля. Три копии манифеста, заверенные Александром I, были направлены в Синод, Сенат и Государственный Совет. После кончины Императора Александра I прежде все­го надлежало вскрыть пакет с копиями. Тайну завещания знали Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна, князь А.Н. Голицын, граф А.А. Аракчеев и со­ставивший текст манифеста московский архиепископ Филарет.

Как видим, решение об отказе Великого Князя от престола был заверено мно­гочисленными свидетелями и утверждено манифестом Императора. При этом речь шла об отказе от престола не Царствующего монарха, а наследника престола.

Что же касается Царствующего монарха, то Основные Законы Российской Империи вообще не предусматривали самой возможности его отречения (Теоретически таким основанием могло быть разве что пострижение Царя в мо­нахи.) Тем более невозможно говорить о каком-либо отречении Царя, сделанно­го под моральным воздействием, в условиях лишения свободы действий.

В связи с этим примечательны слова товарища обер-прокурора Святейшего Синода князя Н.Д. Жевахова, сказанные им в марте 1917 г. при отказе присягать Временному правительству: «Отречение Государя недействительно, ибо явилось не актом доброй воли Государя, а насилием. Кроме законов государственных, у нас есть и законы Божеские, а мы знаем, что, по правилам Св. Апостолов, не­действительным является даже вынужденное сложение епископского сана: тем более недействительным является эта узурпация священных прав Монарха шай­кою преступников»^[2].

Епископ Арсений (Жадановский), принявший мученическую смерть на Бу­товском полигоне, говорил, что «по церковно-каноническим правилам насиль­ственное лишение епископа своей кафедры является недействительным, хотя бы оно произошло “при рукописании” изгоняемого. И это понятно: всякая бумага имеет формальное значение, написанное под угрозой не имеет никакой цены, — насилие остается насилием»^[3].

Таким образом, даже если бы Император Николай II и подписал под угрозой или под давлением некую бумагу, ни в коей мере не являющуюся ни по форме, ни по сути манифестом об отречении, то это вовсе не означало бы, что он действи­тельно отрекается от престола.

Со стороны Государя налицо было бы не добровольное отречение, но акт, который, если бы это относилось к епископу, по третьему правилу святителя Ки­рилла Александрийского, имеет следующую оценку: «Рукописание же отречения дал он, как сказует, не по собственному произволению, но по нужде, по страху и по угрозам от некоторых. Но и кроме сего, с церковными постановлениями не сооб­разно, яко некие священнодействователи представляют рукописания отречения»^[4]. Кроме того, Император Николай II, даже следуя официальной версии, не упразд­нял Монархию, а передавал престол своему брату — Великому Князю Михаилу Александровичу.

Отречение Императора Николая II, таким образом, не обрело силу Россий­ского законодательного акта, поскольку манифест обретает силу закона лишь в случае опубликования, которое может совершить только Царствующий Им­ператор (то есть появление текста отречения в прессе не есть автоматическоеузаконивание его), а Великий Князь Михаил Александрович таковым никог­да не был — ни одной минуты^[5]. Таким образом, отречение Императора Нико­лая II, даже в случае подписания им известного текста, является юридически ни­чтожным.

Отрешение Императора Николая II от престола. Фальсификация документов об отречении

План заговора, предусматривавший отречение Государя, был задуман за­долго до Февральского переворота. Одним из главных его разработчиков был А.И. Гучков. Уже после февральских событий он сообщал: «Государь должен покинуть престол. В этом направлении кое-что делалось еще до переворота, при помощи других сил. Самая мысль об отречении была мне настолько близка и родственна, что с первого момента, когда только выяснилось это шатание и потом развал власти, я и мои друзья сочли этот выход именно тем, что следо­вало сделать»^[6].

Гучков говорил, что события февраля 1917 г. привели его «к убеждению, что нужно, во что бы то ни стало, добиться отречения Государя. Я настаивал, чтобы председатель Думы Родзянко взял бы на себя эту задачу»^[7].

Таким образом, понятно, что инициативы М.В. Родзянко по поездке в Боло­гое, его планы ареста Государя и требования его отречения были инициативами и планами А.И. Гучкова.

О том, что отречение было спланировано заранее, говорил и спутник А.И. Гуч­кова по поездке в Псков В.В. Шульгин. Уже после переворота он говорил кадету Е.А. Ефимовскому: «Вопрос об отречении был предрешен. Оно произошло бы независимо от того, присутствовал Шульгин при этом или нет. Шульгин опасал­ся, что Государь может быть убит. И ехал на станцию Дно с целью “создать щит”, чтобы убийства не произошло»^[8].

Но отречение Императора входило в планы не только Гучкова. Не меньше оно входило и в планы Керенского. Это не означает, конечно, что между двумя лиде­рами переворота не было разногласий. Но все это не мешало их самому актив­ному взаимному сотрудничеству. Поэтому С.П. Мельгунов был абсолютно прав, когда утверждал, что подготовкой и организацией Февральского переворота 1917 г. руководили две масонские группы. Во главе одной из них (военной) стоял А.И. Гучков, во главе другой (гражданской) стоял А.Ф. Керенский^[9].

А.И. Гучков был тесно связан с военными кругами и сыграл ведущую роль в организации бездействия армии в подавлении безпорядков в Петрограде. На­чальник войсковой охраны Петрограда, генерал-квартирмейстер Генерального штаба генерал-майор М.И. Занкевич, выполняя условия договоренности с Гучко­вым, предпринял шаги, которые были направлены на ослабление обороны райо­на Адмиралтейства и Зимнего дворца^[10]. 2 марта Занкевич всюду представлялся как лицо, действующее по приказанию М.В. Родзянко.

С другой стороны, А.Ф. Керенский имел большие связи в масонских и рево­люционных кругах.

У А.И. Гучкова имелись соответствующие договоренности с командирами не­которых полков о линии поведения в случае возникновения стихийных солдат­ских выступлений^[11].

28 февраля А.И. Гучков выезжал агитировать военнослужащих в казармы Лейб-гвардии Павловского полка, 1 и 2 марта он вел агитацию в других частях. Участвовал А.И. Гучков и в захвате Главного артиллерийского управления.

Таким образом, А.И. Гучков всячески способствовал не дворцовому перево­роту, о чем он говорил ранее, а именно революции. Той самой революции, к кото­рой так стремился А.Ф. Керенский.

Сотрудничество Гучкова и Керенского ярко проявилось в захвате Импера­торского поезда 1 марта 1917 г. Захват поезда и отречение Государя были нужны

как Гучкову, так и Керенскому. Не вызывает сомнений, что после того как Импе­раторский поезд был направлен в Псков, в отношении Государя Керенский и Гуч­ков действовали в полном согласии.

Уже днем 2 марта о манифесте с отречением Государя говорили в открытую в разных местах Империи. Напомним, что в это время, даже по версии Рузского, Император еще не принял никакого решения.

В 15 часов в Екатерининском зале Таврического дворца П.Н. Милюков гово­рил об отречении как о деле решенном: «Старый деспот, доведший Россию до полной разрухи, добровольно откажется от престола, или будет низложен. Власть перейдет к регенту великому князю Михаилу Александровичу. Наследником бу­дет Алексей»^[12].

В 17 час. 23 мин. 2 марта генерал В.Н. Клембовский уверенно заявлял: «Исход один — отречение в пользу Наследника под регентством Великого Князя Михаи­ла Александровича. Его Величество решение еще не принял, но, по-видимому, оно неизбежно»^[13].

В 19 часов 1 марта Императорский поезд прибыл в Псков. Обстановка вокруг него была не характерна для обычных встреч Царя. А.А. Мордвинов писал, что платформа «была почти не освещена и совершенно пустынна. Ни военного, ни гражданского начальства (за исключением, кажется, губернатора), всегда задолго и в большом числе собиравшегося для встречи Государя, на ней не было»^[14].

То же самое писал и генерал Д.Н. Дубенский: «Никаких официальных встреч, вероятно, не будет, и почетного караула не видно»^[15].

Начальник штаба Северного фронта генерал Ю.Н. Данилов добавляет к пре­дыдущим воспоминаниям ряд важных деталей. Он пишет, что «ко времени под­хода Царского поезда вокзал был оцеплен, и в его помещения никого не пускали»^[16].

Заместитель главы уполномоченного по Северному фронту Всероссийского Земского Союза князь С.Е. Трубецкой вечером 1 марта прибыл на псковский вок­зал для встречи с Царем. На вопрос дежурному офицеру «Где поезд Государя?», тот «указал мне путь, но предупредил, что для того чтобы проникнуть в самый поезд, требуется особое разрешение. Я пошел к поезду. Стоянка Царского поезда на занесенных снегом неприглядных запасных путях производила гнетущее впе­чатление. Не знаю почему, этот охраняемый часовыми поезд казался не Царской резиденцией с выставленным караулом, а наводил неясную мысль об аресте»^[17].

События, происшедшие в Пскове в собственном Императорском поезде 1–3 марта, остаются по сей день неразгаданными.

По официальной версии, Император Николай II, который ранее категориче­ски отказывался от любых попыток убедить его в необходимости ответственного

министерства, в Пскове вдруг одобрил и подписал в течение суток сразу три ма­нифеста. Один из этих манифестов кардинально менял политическую систему страны (вводил ответственное министерство), а два других — последовательно передавали русский престол сначала малолетнему Цесаревичу, а затем Великому Князю Михаилу Александровичу.

После того как Императорский поезд поставили на запасной путь, в Импера­торский вагон прибыли главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н.В. Рузский, начальник его штаба генерал Ю.Н. Данилов и еще два-три офицера^[18]. По воспоминаниям лиц свиты, от Николая II генерал Рузский стал требовать карди­нальных уступок сразу же, как зашел в вагон и был принят Императором. В.Н. Во­ейков на допросе в ВЧСК заявил, в противоположность своим воспоминаниям, что «все разговоры об Ответственном министерстве были после прибытия в Псков»^[19].

Генералитет начал оказывать активное давление на Императора Николая II еще до его прибытия в Псков. Днем 1 марта, когда Государь был на станции Дно, генерал-адъютант М.В. Алексеев послал ему телеграмму. Сообщив о безпорядках в Москве, Алексеев писал Царю о том, что безпорядки перекинутся по всей Рос­сии, произойдет революция, которая знаменует позорное окончание войны. Алексеев уверял, что восстановление порядка невозможно, «если от Вашего Им­ператорского Величества не последует акта, способствующего общему успокое­нию». В противном случае, заявлял Алексеев, «власть завтра же перейдет в руки крайних элементов». В конце телеграммы Алексеев умолял Царя «ради спасения России и династии, поставить во главе России лицо, которому бы верила Россия, и поручить ему образовать кабинет»^[20].

Весь тон и аргументации этой телеграммы М.В. Алексеева полностью согла­суются со слогом и его аргументами М.В. Родзянко. Эту телеграмму М.В. Алексе­ев должен был послать в Царское Село, но не сделал этого, якобы потому, что отсутствовала связь^[21]. На самом деле с отправлением телеграммы решили повре­менить, так как знали, что Император должен быть доставлен в Псков.